Оптинская Голгофа Юрия Ефимчука

Мученик Георгий Ефимчук

Большая часть благоугодивших Богу и прославившихся

умерла незаслуженной смертью, и первый из них – Авель. …

Бог попустил это… любя и желая за столь неправедную

смерть дать ему… венец.

Святитель Иоанн Златоуст. Беседы о статуях

 

«Верю, боюсь, хочу жить мудро»

20 лет назад – 29 апреля 1994 года – в Оптиной пустыни был злодейски убит паломник из Тольятти Георгий Ефимчук. Юноша приехал в Оптину в середине марта с намерением провести в монастыре Великий пост, встретить Пасху и, если на то будет Божия воля, войти в число оптинской братии. Знал ли он, какое число уготовано Господом дополнить ему?

И даны были каждому из них одежды белые, и сказано им, чтобы они успокоились еще на малое время, пока и сотрудники их и братья их, которые будут убиты, как и они, дополнят число (Откр. 6: 11).

В скорбном сердце отца, приехавшего в конце апреля 1994 года в Оптину за телом убиенного сына, запечатлелись оброненные кем-то слова: «Какую же надо было прожить жизнь, чтобы таким молодым удостоиться такой святости?» В нашем православном народе издавна замечено: Бог берет не старого, а готового. Когда приуготовился к мученической кончине кроткий, послушный Юрашик, как ласково называла его мать, и стал, приняв страдания, мучеником Георгием?

Родился Георгий Ефимчук в городе Тольятти 16 декабря 1969 года в день памяти святого исповедника Георгия, тогда еще не прославленного. Родители его, Виктор Константинович и Анна Илларионовна, хотели назвать сына Константином, но почему-то выбрали имя Георгий. Они были далеки от веры и старались, как многие наши соотечественники, не имеющие обетований в жизни вечной, сделать все, чтобы дети их не знали нужды в жизни временной, для чего и трудились не покладая рук.

Дети росли в доброй семье послушными, старательно учились. Отец собирал библиотеку, выстаивая после работы в ночных очередях за книгами. В семье была атмосфера почтительного отношения к культуре. Юру с детства влекла красота и гармония мира. Мать вспоминает, как еще совсем маленьким мальчиком Юрашик радовался всему живому: зеленый лужок в цвету приводил его в неописуемый восторг. Обнимая своим маленьким благодарным существом весь доступный ему Божий мир, он катался по травке, собирал цветы, с любовью даря их матери.

Позже, учась в начальной школе, Юра сам пошел и сдал вступительные экзамены в музыкальную школу, а потом уже сообщил матери, что будет учиться музыке, потому что не знать музыкальную грамоту «так же стыдно, как не уметь читать». (Это было на Украине, в Житомирской области, куда семья Ефимчуков уезжала на четыре года – с 1979 по 1983. Рядом с домом протекала речка Случ. Юра пристрастился к рыбалке, и сколько же радости было, когда он возвращался домой с уловом – маленькими рыбками! Мальчик любил гонять на велосипеде, бывало, и за руль не держался. Не миновало его и увлечение фотографией.)

Музыкальная одаренность, унаследованная от матери, проявилась в любви к классической музыке. Преподаватель по классу фортепиано, Софья Александровна, записала Юру в кружок «Юный композитор». «Помню, был у меня день рождения, и Юра сказал: “Слушай, мама”. Я внимательно слушала. В произведении, которое он исполнял, было что-то определенное, законченное. Я слушала с упоением легкую, вдохновенную мелодию. Закончив, Юра сказал, что сочинил это мне в подарок, я тогда прослезилась от радости», –  вспоминает Анна Илларионовна. Ей самой любовь к песне передалась от родителей. Она хранит в своем сердце дорогие для нее воспоминания о том, как пели они с сыном на два голоса: «Ой, сколько он пел, как красиво пел!» Забывшись, Анна Илларионовна начинает напевать легким, чистым голосом – и тут же, запнувшись, останавливается: «Юра ведь отошел от этого, и гитару, с которой не расставался долгие годы, оставил – а затем и вовсе попросил продать. Я, еще не осознавая его духовного перерождения, страшась перемен, происходящих с сыном, уговаривала: “Сынок, ну зачем же продавать? Это же память. Ты же еще будешь играть…” Но он в ответ ничего не сказал». «Юра отошел от этого напрочь и сразу», – подтверждает его отец Виктор Константинович.

«Просвещен… тот, кто познал горечь сокровенную в сладости мира». Кто и когда положил начало просвещению? Родители единодушно утверждают, что всё началось с дружбы Юры с Сашей Петровым. Ныне Саша Петров – иеромонах Феоктист. Отец Феоктист позже, вспоминая, рассказывал родителям Юры, что в школе их сын отличался скромностью. Если случалось, что его обижали, не стремился к мщению. Это замечалось за ним еще в раннем детстве: родители вспоминают, как однажды, когда они еще жили на Украине,

к ним пришла девочка и сказала, что Юра плачет под лестницей: его ударил соседский мальчик. Заступалась за Юру старшая сестренка, сам же он, кроткий, терпеливый, был безответен и никогда не жаловался.

Саша Петров, по воспоминаниям Анны Илларионовны, был красивым, талантливым мальчиком; они с Юрой, следуя общему увлечению, начинали осваивать технику единоборств. Заниматься ходили в лес.

После окончания восьмилетки Саша уехал в Загорск, поступил в художественную школу. Вскоре он прислал Юре письмо, в котором писал: «Юрик! Ты больше не занимайся восточной борьбой. Я встретился здесь (в Загорске) с верующими людьми и узнал, что это всё грех. Высылаю тебе икону святителя Митрофана Воронежского. Эту икону благословил отец Наум. Клади икону под подушку. Она тебе будет помогать».

Советы и наставления друга падали на добрую почву сердца, постепенно возгоравшегося любовью к святыням православной веры. Охотно, след в след шел Юра за своим юным наставником. Но был у него и молитвенник на небесах – прадедушка по линии матери Моисей Прокопович. Анна Илларионовна рассказывала, что он и в годы гонений за веру жил по заповедям Божиим, стремясь передать свой жизненный уклад детям и внукам: «Не признал мой дедушка советской власти. Его преследовали, в тридцатые годы он сидел за веру – и такую надежду имел на Господа, что, пребывая в камере, объявил: “Вот, на днях меня выпустят. Господь за меня ходатайствует”». Вскоре его действительно отпустили, но он и тогда не вступил в колхоз и говорил всем: «Это сатана пришел к власти, я ему служить никогда не буду – я буду служить единому Господу». Вера его была так крепка, что по его молитвам были случаи исцеления.

Моисей Прокопович дожил до глубокой старости. Убеленный сединами, с окладистой бородой, он не расставался с Библией, знал ее почти наизусть и часто приводил примеры из Писания, предостерегая от заблуждений своих потомков, простодушно устремившихся в обещанные светлые дали. Однажды внук Коля провозгласил в праздничном семейном кругу: «Дед, ты тормоз коммунизма!» Моисей Прокопович молча надел ему на голову миску с творогом. «Что ж ты, дед, мне весь костюм испортил?» – загоревал Коля. «Чтоб не говорил непотребного», – кратко пояснил Моисей Прокопович, покидая застолье.

«Может, Юра в него пошел, в дедушку?» – предполагает Анна Илларионовна, пытаясь понять ту охоту, с которой следовал Юра за своим другом, постигая азы Православия. Приезжая в Тольятти на каникулы, Саша привозил духовную литературу, проповеди, и они с Юрой, иногда и по ночам, перепечатывали тексты на машинке. Родители Юры, боясь за сына, пугаясь непонятных им в молодом человеке интересов, препятствовали этим тайным занятиям: чудилось что-то страшное. «Темные мы были», – сокрушается Виктор Константинович, вспоминая свои страхи. Анне Илларионовне запомнился сон накануне отъезда Юры в Оптину пустынь летом 1993 года. Ей приснился человек, который, стоя в прихожей, держал над головой раскрытую книгу. Страницы книги были исписаны четкой старославянской вязью. Незнакомец – высокого роста, со светлыми, чуть рыжеватыми волосами, – сказал: «Не вините сына. Он ни в чем не виноват». «Мы ведь, глядя, как Юра в своих интересах все дальше и дальше отходит от обычной жизни, подозревали его – страшно вспомнить! – чуть ли не в употреблении наркотиков, – поясняет Анна Илларионовна. – Прости нас, сынок, Царствие тебе Небесное».

Между тем Юра закончил школу, поступил в Политехнический институт на электротехнический факультет – но интересы его, судя по дневникам, были далеки от электротехники. Тонкая художественная натура юноши требовала совсем другого. С карандашом в руке перечитывал он Достоевского, Гоголя, Чехова – русскую литературу, склонявшуюся своими вершинами к униженным и оскорбленным. Дневник Юрия пестрит выписками из зарубежных мыслителей: Ларошфуко, Паскаля, Монтеня – он ищет себе собеседников среди умов, известных вниманием к каждому движению сердца. «Не уходить от выбора, не играть в игры и не позировать», – определяет Юрий линию своего поведения. 12 марта 1989 года он принял святое крещение. Вместе с сыном крестился и отец. «Одних к вере случай ведет, – отмечает Виктор Константинович, – а у Юры это с детства постепенно, постепенно начиналось». Постепенно приходил Юрий к вере, но как-то так получалось, что не только родителей, но и близких ему по духу окружающих старался обратить он к Богу, к вере православной.

Гостил Юра в Оптиной у Саши Петрова, бывшего в то время послушником обители, и возвращался оттуда сияющим, утвержденным в своей возрастающей вере, окрыленным любовью к православным святыням. Переполнявшие его сердце любовь, веру, надежду он стремился передать, как некое сокровище, всем близким, друзьям и в первую очередь своим дорогим родителям.

«Надо умереть для мира этого»

Был ли переход от мирской жизни к жизни христианской безмятежным, безболезненным? Так могло показаться только внешне. «Чтобы уйти в мир другой, надо умереть для мира этого», – встречается в дневнике Юры запись, проливающая свет на мучительное подчас состояние его души. В это время он оставляет институт и работает в учебном центре электриком, где подружился с Сергеем П-овым, который пишет в своих воспоминаниях о Юре: «Он был всегда жизнерадостный, всегда улыбался». Но вот черновик письма Юры к отцу Иоанну (Крестьянкину), относящийся к этому же времени:

«Обращается к вам с мольбой человек двадцати трех лет… В 1989 году я крестился… Посетил Оптину пустынь, Троице-Сергиеву лавру, Свято-Данилов монастырь, прикладывался к мощам преподобных Серафима Саровского, Сергия Радонежского, Амвросия Оптинского.

В настоящее время работаю электриком. Я ощущаю окаменелость ума и сердца… смерть души… Смущаюсь своей греховности и глупости… Не хочется быть и умереть злым человеком. Помогите!!!»

Многое было сокрыто «божественной стыдливостью страданья», но боль души, увидевшей себя в свете христианской совести, неизбежна: «И с отвращением читая жизнь мою, / Я трепещу и проклинаю, / И горько жалуюсь, и горько слезы лью…»

Мука прозрения была столь невыносима, что Юра обращается в это же время в больницу, пытаясь с помощью врача избавиться от тяжелого душевного состояния. Этим-то и воспользуются впоследствии органы прокуратуры как поводом для того, чтобы выдать случившееся преднамеренное злодеяние за самоубийство. Как обмирщенному сознанию с его плоской рассудочностью познать болезнь сердца, рождающегося для новой жизни, познать муки духовного роста? «Если тебе становится всё трудней и трудней, то ты на правильном пути», – записывает Юра в дневнике близкую ему мысль. «А жить ему в самом деле было тяжело, – подтверждает мать. – Мир его не понимал, мы [родители] не понимали. Наша жизнь казалась ему лишенной смысла».

Он не расставался с подаренным ему Сашей Петровым большим гипсовым крестом, который носил на груди под рубашкой, и с Евангелием. «Сынок, он же тяжелый», – говорила ему мать. «Мам, а мне с ним легче», – успокаивал Юра.

Работая в учебном центре, Юрий ходил в строящийся тогда Спасо-Преображенский храм. Он с радостью выполнял любую работу и очень полюбил священника Валерия Марченко. С восторгом рассказывал Юра родителям о прихожанах храма, в которых обретал близких по духу людей. Однажды он шел по двору храма, и какой-то молодой человек подарил ему икону Божией Матери «Прибавление ума». Радостный вернулся Юра домой и весело говорил, что вот теперь-то уж у него ум будет прибавляться.

Из воспоминаний Сергея П-ва: «Юра всегда мог расположить к себе людей их светлой стороной. Как-то мы ехали с ним на работу, и зашел разговор о религии. Юра сказал, что каждый христианин должен знать Псалтирь. И стал громко читать псалом, не обращая внимания на то, как на него смотрят…»

Одну за другой оставлял Юра мирские привычки. Как нечто отболевшее, как короста, отставали они от него. В своем стремительном взлете он входил в такие плотные слои духовной атмосферы, где сгорало всё лишнее, пустое, наносное, всё мешавшее преображению души. В это время Юра стал крестным отцом Дианы, девушки, с которой встречался Сергей П-ов. Диана, во святом крещении Дарья, пожелала креститься, чтобы жить по христианским обычаям.

Из воспоминаний отца: «Он [Юра] особенно полюбил образ Святой Троицы. Я привез от своих родителей эту икону, и он молился перед ней, стоя на коленях. Любил читать вслух Псалтирь. В последнее время просил убрать из своей комнаты все постороннее: ковер, гитару. Как будто келью готовил себе. Я говорил ему: “Если ковер убрать, холодно будет тебе к стене прислоняться”. А он так кротко, смиренно просил. Никогда не требовал. Если, бывало, не согласишься с ним, он уж больше не настаивает».

Но в чем был тверд Юрий, так это в том, чтобы воцерковить своих родителей. Он умолил их повенчаться. Как будто знал, что уйдет навсегда, и, болея душой за отца и мать, помогал им утвердиться в вере, вводил их в русло жизни христианской, усыновляя Отцу Небесному, сеял в их душах зерна, дающие всходы в вечности.

Привез Юра из Загорска лампаду, и она часто горела у него перед иконами. К тому времени в красном углу у него находились образы Нерукотворного Спаса, святых мучениц Веры, Любови, Надежды и матери их Софии, преподобного Сергия Радонежского и святого праведного Иоанна Кронштадтского. Любимой же была икона Пресвятой Богородицы «Взыскание погибших». Когда он в последний раз уезжал из дома, то оставил ее родителям, хотя до этого никогда с ней не расставался.

Из воспоминаний матери: «Обвенчались мы в Федоровке. Договорились с отцом Владимиром, и в одно из воскресений он повенчал нас. Когда венчались, я плакала от радости. Мне казалось, все небо видит, как нас венчают. И сынок наш радовался, глядя на нас. Как сказал нам позже отец Феоктист: “Это Георгий ваш дом построил. Ваш семейный дом”. И квартиру нам освятили в день Всех святых, в земле Российской просиявших».

Когда Юра уезжал в Оптину, он наказывал матери: «Мама, если выходишь из дома, то всегда помолись и скажи, повернувшись налево: “Отрицаюсь тебя, сатана, гордыни твоей, служения тебе”. А затем повернись направо и скажи: “Сочетаюсь Тебе, Христе. Во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Аминь”. И без этой молитвы никогда не выходи». «Я так и делаю с тех пор», – заключает Анна Илларионовна.

На вопрос о вере учил Юра родителей отвечать так: «Верую во единую Троицу Отца и Сына и Святого Духа». И показал, где об этом писано в Евангелии, которое, как и всю Библию, просил читать постоянно. Говорил, что вечером перед сном надо просить друг у друга прощения.

В первую седмицу Великого поста, которую благочестивые наши прародители называли неделею чистою, зарею воздержания, Юра взял отпуск и собрался в Оптину. Родители благословили сына иконой Нерукотворного Спаса, и 16 марта 1994 года он уехал из дома. В благословенной Оптиной, в этом «уголке Неба на грешной земле», как назвал обитель один из ее посетителей, потекли одна за другой великопостные седмицы. Благоговейный паломник вошел в «честные дни Святой Четыредесятницы, как в тихую пристань», оставив позади треволнения житейского плавания, как оказалось, навсегда.

Яндекс.Метрика